Оглядываясь назад, понимаю, что в прошлом слишком много глупых, поспешных, неправильных и постыдных поступков, которые бы я никогда не совершил, дай мне возможность переиграть все сначала. Слишком много ситуаций, в которые я бы постарался не попасть. И очень мало действий, которые я сейчас, после длительных разборов полетов и самобичеваний, считаю правильными, которые я повторяю вновь и вновь в виртуально переигрываемом прошлом.
Самое интересное: все эти дерьмовые ситуации и поступки, за которые я себя ненавижу, не являются какими-то судьбоносными, поворотными, решающими в плане фабулы жизни. Ничего формообразующего я бы не поменял, не променял, не отдал - ни русское отделение филфака, ни город, ни страну, ни друзей, ни даже детские глупые стишки. Все дерьмо - мельчайшие побочные сцены, события без материальных и сюжетных последствий. Но каждый кусочек этого дерьма повисает на сознании и подсознании небольшой, но ощутимой гирькой. И этих гирек много-много, каждый раз, ощупывая себя изнутри, обнаруживаю новую, тяжелее предыдущих.
Я бы многое отдал за то, чтобы этих возбуждающих совесть гирек было меньше - я бы уже не сел не в тот автобус, не зашел бы не в тот подъезд, не заснул бы не в той кровати не с той женщиной, не сказал бы ненужных и лживых слов. Все это сослагательное наклонение. Гирьки не срезать, себя перед самим собой не обелить - нужно либо идти дальше, научившись терпеть тяжесть ошибок, либо идти ко дну. Все совершают ошибки, все в какой-то период начинают гнить, но не все могут вовремя почувствовать вонь и остановить гниение, не все находят силы признать это гниение неестественным и гибельным.
Я смог. Частично сам, частично - с твоей помощью. Точнее, без тебя бы не смог, Саламия. Мы вытащили друг друга из болота, теперь нужно точно понять, что делать дальше, поставить четкую цель и идти к ней.
...
"
Ты однажды проснешься, и поймешь: это просто кончается детство
Позади переезды и версты, перекрестки, перелески
Сколько лет я проходил переростком, сколько ныл, сколько верил химерам
Потом был пир во время чумы, а у нас была любовь во время холеры
Будь что будет
Кучка судеб тех, кто ведомы не тем же, чем Скрудж
И ведь это не то, что везде - скучный студень
Тут мой путь, я на нем вьючный мул, и мне дела нет, что жужжит ушлый трутень
Мы так быстро взбирались, потом быстро срывались
Но тут либо вверх по отвесной стене, либо вниз по спирали"
...
Кажется, вместе с нашей комнатной Румынией закончилось и детство. И все вокруг стало другим, словно протрезвел или отошел от плотного накура.
Я лет десять практически каждый день езжу на метро, но пару дней назад впервые заметил, какие поебанные лица у людей в вагоне, какие у них отсутствующие взгляды, впервые заметил, как они позами, жестами, движениями и нервными тиками говорят: "Убейте меня".
Я впервые понял, какая катастрофическая разделительная черта лежит между "хочу" и "надо", как необходимо для счастья и функционирования личности "хочу", как, к сожалению, фатально необходимо для удовлетворения "хочу" это поганое "надо".
...
И вот я вижу полный вагон выебанных за рабочий день словом "надо" людей. Они кажутся мне настолько несчастными, словно даже их "хочу", даже их желания давно превратились в "надо", в обязанность, в необходимость. Работа и деньги, все эти дико серьезные и взрослые вещи, имеют смысл только тогда, когда они нужны для того, чтобы баловать внутреннего ребенка. Дети, пожалуй, наиболее непосредственны и искренни в желаниях.
Я вижу полный вагон насквозь взрослых людей, взрослых и внутри, и снаружи, понимаю, как важно при переходе из детства во "взрослость" не травмировать внутреннее дитя, не потерять смысл и суть, без которых любая деятельность - лишь отупляющий бег по кругу
Я никого не осуждаю и не виню, я просто хочу для нас с тобой другого пути и другого подхода к жизни.
Давай до конца жизни оставаться веселыми и беззаботными, чумазыми румынскими детишками, лишь пряча эти наши истинные сущности за униформой и трудовой книжкой? Давай будем счастливыми.